На крыльце райисполкома Снежного толкутся посетители — очередь из пожилых женщин и мам с детьми. Кто-то читает прилепленные у входа объявления: какие документы нужно собрать на получение пенсий от ДНР, детских пособий — дальше список, и в конце приписка на новом листе: «Помощь от ДНР временно прекращена, так как нет поставок». Голова очереди — уже внутри здания. На импровизированной проходной (стол с табуреткой) сидит немолодой ополченец с георгиевской ленточкой. Вокруг него шумят пенсионерки:
— Ну нету если, — отбивался он, — откуда я вам возьму!
— С сентября месяца без шиша, — говорила пенсионерка в пальто. — Украина не платит, ДНР не платит, на черта нам все это, скажи мне?!
— А ты хочешь все сразу чтоб, Викторовна? У нас война, вот сейчас закончим, будет и пенсия тебе, и деньги, и заживем.
— Да я помру к тому времени, — расстроилась Викторовна.
— Ну дети твои поживут, — сказал тогда ополченец.
На проходной нас встречают «народный мэр» Снежного Валерий Хлопеник с активисткой ДНР Ольгой. «Мэр» высокий и с большими руками — говорит, что бывший шахтер. По райисполкому он ходит в камуфляже и с пистолетом на поясе. Но так здесь вообще ходят многие — кроме посетителей.
— Стариков я понимаю, — говорит Ольга. — Но вообще, если так разобраться, кто должен платить им пенсии? Они всю жизнь делали перечисления в украинский бюджет, горбатились на эту страну. Так что платить должна Украина, правильно? А она их кинула на плечи нашей молодой республики!
— То есть ДНР может и не платить?
— Ну а как? Вот сами подумайте, — возмутилась Ольга. — По уму, ДНР и не должна платить.
— Всем будем платить, но потом, — сказал наконец Хлопеник. — Нам сейчас главное — победить. И хунту отсюда прогнать, а там…
— Заживете? — предположил я.
— Почему бы не зажить? Угля у нас много, земля — богатейший чернозем, а люди какие! Трудяги! Когда Майдан был, никто не поехал *** страдать.
Мы прошли в кабинет, где нас ждал еще один лидер снежненской «народной власти» — зам «народного мэра» Сергей Кочергин. И хотя кабинет был его, Кочергин сидел не на своем месте во главе стола (туда сел Хлопеник), а на стуле посетителя. Это был невысокого роста человек за 60, в штатском. Надо сказать, в аналогичной должности — зам мэра — Кочергин пребывал еще в «украинские времена». Но с началом волнений на Донбассе примкнул к мятежникам и сохранил должность.
— Вообще мы стараемся зачищать верхушку, — говорил мне Хлопеник. — Верхушка, вы должны знать, какая она. И нашим, и вашим, так сказать. Далека она от народа. Но Сергей Леонидович — это верный опытный кадр…
— Спасибо, — немного смутился Сергей Леонидович. — Все для народа.
— Для трудового! — заметил Хлопеник.
— Конечно! — быстро подтвердил Кочергин. — И хотя денег у нас пока нету, стараемся как можем.
— Мы просто понять не можем, как стравили нас, братьев, политики, — продолжил Хлопеник. — Жили мы ведь как-то вместе и жили! Да, Янукович хамски все тащил, и тащил под себя, но мир был, стабильность. Люди только жить стали, как на тебе этот хренов Майдан.
— Уверенность в завтрашнем дне была, народ только счастье начал ощущать в полном объеме, — согласилась Ольга. — Люди кредиты брали, технику, ремонты делали. Валерий Николаевич не даст соврать: шахтеры такие иномарки себе брали, каких у начальников не было!
— Вот именно! А сейчас? Последняя зарплата в июле пришла! — пожаловался «народный мэр».
— У вас уже есть план действий, программа? — спросил я.
— А какая там программа? — сказал Хлопеник. — Хунта уйдет, и все начнет налаживаться.
— Но у вас тогда не будет ни банков, ни кредитов, ни автосалонов.
— Да ну и ладно! Сами проживем. И Россия нам поможет! — сказал зам Кочергин. — Если Путин зимой тогда дал Януковичу три миллиарда, то неужели и нам не даст? Точно даст.
— Почему вы так думаете?
— Потому что мы русские православные люди, — заявил Кочергин. — Мы сражаемся за русский мир. Без помощи России нас, русских, тут задавят, как тараканов! Вы посмотрите, что Коломойский творит со своими батальонами.
— В этих батальонах тоже говорят по-русски.
— По-коломойски! — сказал зам мэра Кочергин.
— Вот вы говорите «русские». А как они зверствовали в наших деревнях, когда тут бои шли! — сказала Ольга.
— Да вы поезжайте и сами все увидите, — напутствовал нас «народный мэр». — Ужасная трагедия.
Курган со знаменитым мемориалом «Саур-Могила» видно почти из любой точки Снежного. После тяжелых боев в июле и августе от мемориала остались только покореженные фигурки советских солдат. Нет ни стелы, ни ликующего воина-победителя.
А в окрестностях мемориала разрушено несколько селений. Что до ближайшей к мемориалу деревни — Сауровка — то о зверствах в ней украинских военных нам рассказывал почти каждый наш собеседник в округе и в самом Снежном. Что Сауровку уничтожили, дома грабили, убивали мужчин, а женщин насиловали.
Ничего не знали про эти зверства только в самой деревне Сауровка. Уже пятый месяц деревня живет без света и мобильной связи. Не говоря уже про интернет — хотя пользоваться им здесь особо некому. В Сауровке — как и до войны — живет лишь пять человек: две пожилые пары и одинокая старушка. Из 12 домов снарядами разрушено три, но в них никто не жил. У тех, что ближе к кургану, осколками поломан шифер и разбиты стекла. В сентябре в деревню в первый (и последний) раз доставили гуманитарную помощь от ДНР.
— Если бы не эти «убитые и изнасилованные», может, и не вспомнили бы про нас, — говорит Николай Александрович, пожилой мужчина в шапке-ушанке.
— Брехня поганая. Зачем только плетут? — говорит соседка Николая Александровича Галина. — Стыдно теперь в город ездить.
— Говорили, что из деревни имущество вывозили, бытовую технику. Было такое?
— Здесь не было никакого воровства. Ну так если только, по мелочи. Но это наши (жители округи. — П.К.), — говорит Николай Александрович. — Никакие ни гвардейцы, ни укропы, ни дээнэровцы — никто ничего не воровал.
— А были случаи изнасилования женщин?
— Не убивали, не насильничали. Все вранье! Кого насиловать тут?
Николай Александрович был единственным, кто не уехал из Сауровки во время боев на кургане. Жену отправил к детям в Куйбышево — российское село на границе в 10 км отсюда. И остался в погребе с кошкой. Кошка теперь не отходит от него ни на шаг.
— Такое пережили мы с ней, конечно, — говорит мне пенсионер. — Но дом, слава богу, цел. А так бы я не знаю, как жили.
— А как сейчас живете-то?
— Ну как живем? Вот орехи собираем, — Николай Александрович пошел показывать ореховое дерево, а кошка стала громко кричать. — Ну что ты, что волнуешься, бедная?.. Орехи, они же ценный продукт. Начистим и везем в Снежное, лущеный там по 75 гривен принимают. Его потом на Россию везут, на Харьков. В России, небось, по 100 продают, это сколько рублями? Три сотни?
— В магазинах продают по 700 рублей где-то.
— От мать! — сказал пенсионер кошке. — Богато как. Но нам и 75 хорошо с тобой, да? А так нам бы только мира сюда. Пусть уже договорятся начальники, чтоб с Россией дружить, ну и с Западной Украиной, Киевом. Какая разница — запад или восток? Один народ мы. Только бы дружило начальство.
Еще одно пострадавшее село — Степановка — разрушено в боях почти наполовину. Когда-то здесь было почти двести домов, около тысячи человек, три асфальтированные улицы. Сегодня от трети домов остались только печи и каменные стены. Асфальт разбит гусеницами. Под обстрелами погибли двенадцать жителей. На обочине главной дороги то тут, то там — обгоревшие остовы гусеничных БМД и колесных БТРов. На поляне при въезде в деревню со стороны «Саур-Могилы» — братская могила из покореженной тяжелой техники, танки с отбитыми башнями и БТРы с выпотрошенными внутренностями. Какие-то куски брони уже покрылись ржавчиной. Все еще пахнет чем-то паленым. Рядом на земле все сожжено, хотя где-то валяются бирки с именами солдат и помятые металлические каски.
Я делаю несколько снимков на телефон. Этот степановский пейзаж выглядит невероятно.
Кто в кого стрелял, чья эта сожженная техника и чьи бирки — местные не знают. Все время, пока шли бои, они пережидали в подвалах. Выходили только в затишье за водой.
— Военные как военные были, — рассказывает Артем. Его дом находится неподалеку от поляны с подбитой «броней». — В первые дни как украинцы зашли, жестко, конечно, вели себя. В дома залетали, все смотрели, искали оружие, но потом уходили, ничего не брали. Позже уже нормально было. А как обстрел начинался, так все: и мы, и они — по подвалам прятались.
— А кто стрелял — и по вам, и по ним?
— Ну кто-кто?.. Кто-то же стрелял, — замялся Артем.
При этом в райисполкоме Снежного (она обязалась помочь Степановке с восстановлением) мне рассказывали, что здесь, как и в Сауровке, зверствовала нацгвардия: дома грабили, женщин насиловали, а в подвалы, где прятались люди, «правосеки» кидали гранаты. Но, как и в случае с Сауровкой, местные ничего из этого не подтвердили. Более того, в Степановке вообще не было нацгвардии: при осаде «Саур-Могилы» село находилось под контролем вооруженных сил Украины, затем украинские части были выбиты силами ДНР. Впрочем, некоторые местные рассказывают, что против украинских силовиков здесь воевали российские танковые подразделения — «говорили шибко по-русски, не по-нашему». Танковую колонну, идущую от границы с Россией, видели и в Снежном.
Надо сказать, что почти не пострадала дальняя от «Саур-Могилы» часть Степановки. Целы даже стекла и не тронута ни одна изба. Но при этом обстрелянными здесь оказались все новые дома из кирпича — таких здесь всего пять. В селе не сомневаются, что это украинские военные специально стреляли в эти «красивые новые дома».
— Наверное, им командиры сказали, что тут живут «главные сепаратисты». Мы так думаем, а иначе ну на хрена? — возмущается хозяин кирпичного коттеджа водитель Гена.
(Хотя, по правде, его личный коттедж очень трудно назвать красивым, но все же в него зачем-то тоже выстрелили из танка. Снаряд пробил несколько перекрытий второго этажа и вылетел наружу.)
— Это же все при мне было, у меня волосы до сих пор дыбом стоят, — говорит Гена. — Из огорода смотрю, идет колонна танков с украинскими флагами. Кричу жене: открывай погреб! И сами все туда. Только прыгнули — и шарах!
— Вы видели флаги?
— Видел! Жовтно-блакитные. Не знаю, может, у них нервы сдали. Иначе, ну на хрена?! Я же этот дом десять лет строил.
Снежненские шахты «Ударник» и «Заря» проработали всю войну, останавливаясь только несколько раз. Первая остановка была после авианалета военного штурмовика на гарнизон ДНР в центре города. (Тогда, правда, вместо гарнизона бомба угодила в соседнюю жилую пятиэтажку. Погибли два человека. В ДНР обвинили в налете украинские ВВС. В СНБО Украины, в свою очередь, назвали случившееся «циничной и кровавой провокацией, рассчитанной на дискредитацию украинских военных».) Шахтеры уходили вниз, когда бои шли уже на подступах к городу. Работают даже сейчас, несмотря на четырехмесячную задержку зарплат.
Но в целом шахтеров в городе немного. На государственном «Ударнике» в шахту, например, спускаются всего по 10 человек за смену. Впрочем, как и до войны. Сама шахта, как и многие на Донбассе, считается нерентабельной и получает субсидии из бюджета.
На проходной «Ударника» мы с коллегами разговорились с мужиками, приехавшими на ночную смену.
— Смысла, конечно, работать нет, но когда-то же нам деньги за труд заплатят, — говорит шахтер Рома.
— Вчера у нас собрание было, генеральный сказал: шахту скоро закрывать будут, — поделился Жора, закуривая сигарету. — Потому что Украина уже не платит, а ДНР просто нечем нас субсидировать.
— Фигня какая-то выходит, да? Раз мы теперь в ДНР, мы же за них голосовали, они и должны нам платить! — негодовал Рома, тоже закуривая.
— Да никому они не платят! — сказал Жора. — Я летом три месяца отслужил в этом ополчении, так ни копейки не дали.
— А обещали?
— Кому-то обещали вообще по десять штук!
— Много вообще шахтеров в ополчении? Мы слышали про 400 человек.
— Да откуда? Все работают, — сказал Жора. — Только зачем, непонятно.
— Что планируете дальше?
— Тикать с этого дээнэра, — сказал Рома.
— В сентябре отцу пенсию от ДНР дали — как бы две тысячи, — вспомнил Жора. — Одну тысячу на руки, а вторую, мол, в счет задолженности за коммуналку. А по телевизору потом сказали: пенсионеры получили по две тысячи. Это как понимать?
— Жор, ты громко об этом не кричи, — сказал Рома. — Сейчас что не так скажешь, потом сам знаешь.
— Тикать, короче, надо, пока есть куда.
