Откликаясь на череду громких убийств, кто-то написал: в страну, мол, вернулись 90-е. Подобное ощущение возникло и у меня, но несколько раньше. И по другим причинам.
У каждого свои воспоминания о последнем десятилетии прошлого века, свои ощущения ушедшего времени. Для меня этот знаковый период отечественной истории, в первую очередь, был эпохой воинствующего хама. Эпохой отказа от декораций и манер во время осуществления грабежа и насилия. Данный временной отрезок отличался не только очевидным доминированием грубой силы в исполнении стремительно матереющих хищников (особенно заметным на фоне тряпичного бессилия медленно взрослевшего государства). Не только почти повсеместной победой беспринципности над любыми принципами, беззакония над любыми законами. Он продемонстрировал готовность несметного количества самых разных людей новые правила жизни принимать, оправдывать, даже восхищаться ими.
Именно тогда наиболее агрессивные становились наиболее успешными, а самые циничные — самыми богатыми. Хам чувствовал себя хозяином и на грязных улицах, и в высоких кабинетах. Свободные от «рамок» и «планок» видели в стране поле чудес, засеянное легкодоступным золотом и заселенное легковерными дураками. И они перепаивали и перепахивали его, рук не покладая.
Но не о них сейчас речь. Не все так умели, не все так могли. Не все так хотели. Однако многие из тех, в чьих сердцах, душах и мозгах квартировали принципы, заповеди и правила, на удивление легко узаконивали им недоступное, освящали им чуждое.
Население привыкало к обыденному унижению человеческого достоинства, к обесцениванию человеческой жизни. В то, очень резкое время зло не только теряло свою противоестественность, оно становилось по-своему привлекательным. Благодаря усилиям тех, кто вдруг пересмотрел свои взгляды на добро. Хамство становилось бонтоном. Политики копировали бандитов. Общественные деятели превращались в добровольных адвокатов грабителей. Журналисты «закачивали» в бездушных персонажей искусственную одухотворенность. Неглупые люди начинали оправдывать и обосновывать разбой всех видов — от уличного до государственного, подтягивая логику и философию под инстинктивные деяния «быков» любого ранга.
И вот уже цинизм начинал восприниматься как прагматизм, хамство — как принципиальность, жестокость — как решительность, «отмороженность» — как отвага. Банальный гопник легким движением щедрой руки превращался в романтического робингуда, если часть вырученного за разбой жертвовал сиротам или церкви. Легендарный отечественный нувориш Семен Юфа в начале 90-х устраивал помпезные благотворительные акции, где малая толика «отжатого» пафосно переплавлялась в хлеб и зрелища. При этом активно эксплуатировался культовый киношный лозунг «Украл — отдал детям». И масса известных мне вроде бы либерально устроенных персонажей, не скрывая, умилялась: «А ведь мог бы просто украсть».
Люди, чьими работодателями оказывались «внезапно разбогатевшие», почти неизбежно становились добровольными защитниками своих хозяев. Постепенно заболевая своеобразным «стокгольмским синдромом». Особенно остро это чувствовалось в только зарождавшихся медиа-войнах. «Наезд» на бизнес собственника со временем начинал восприниматься как личная обида. И шкала ценностей стиралась, планка требований раздваивалась. Одна — для своих, другая — для остальных. Подобное мешало критично оценить происходящее, разглядеть главное. Очевидное благодеяние «своего» вроде как освобождало тебя от признания столь же очевидного его злодеяния. Зачастую корыстный интерес работодателя служил замутненной оптикой при изучении интересов страны. Искренность заблуждения не отменяла заблуждения как такового. И, что самое печальное, часто это касалось людей честных, совестливых и разумных.
Человек всегда тяготеет к двухмерному восприятию мира. В 90-е мир искусственно и быстро разделился на «сильных» и «слабых». И многие из тех, кто не имел в себе достаточных сил и желания быть слабым, тянулись к тому, что ложно понимали под истинной силой. Оправдывая, прощая и не замечая ни обираемой страны, ни трупов в штольнях и лесополосах. «Ну, время такое», — самый распространенный тогдашний ответ собственной совести.
Смутное время, оно — такое. И сейчас оно смутное. И столь продолжительный экскурс в историю не случаен. Все это так недавно было. И все так быстро забылось.
90-е возвращаются. Но с новыми технологиями и другим оружием. Та же логика, та же философия. Но другие символы. Плюс война, лишь стимулирующая желание видеть мир черно-белым, разделенным на своих и чужих; ослабляющая иммунитет против цинизма и жестокости.
О новом витке журналистской войны, поводом которой стал «околоколомойский» конфликт, сказано достаточно, чтобы повторяться. В словесных распрях сказано достаточно, чтобы верить, что смогу кого-то быстро переубедить.
Но это не повод не попробовать. Две трети прожитого отдано профессии. Смотреть на грызню между журналистами тяжко.
Не только потому, что лишнее толковище лишь усиливает тяжкую атмосферу нарастающей враждебности. Не только потому, что бессмысленная медиа-война будет и дальше уничтожать доверие к СМИ и без того стремительно растрачиваемое. Ибо даже ценность взвешенного сюжета или хладнокровного текста нивелируется, когда читатель (зритель, слушатель) наблюдает, как сдержанный автор, споря в соцсетях, опускается до почти животных (подсознательно копируемых?) рефлексов.
Тех, кто привык делить чужое, только радует война между журналистами. Между теми, кому делить нечего. Между теми, кто делился всем, чем мог, с коллегами и Майданом. Кто делится всем, чем может, друг с другом и страной. Странная штука: честные умные люди с незавидным безумием честят друг друга к вящей радости своих врагов скрытых и явных, внешних и внутренних. Эксплуатирующих их искренность и торгующих их патриотизмом. Хотя знаю наверняка: случись что, большинство коллег (вопреки идиотским обидам) прикроет спину друга. В отличие от большинства работодателей. Которые будут спасать то, что пониже спины при первой же возможности.
Не понимаю споров о рамках свободы слова. Понимаю одно: свобода слова не означает свободу хамства. Мы медленно и неотвратимо, по капле выдавливаем из себя рабов. Пора приучать себя к еще одной гигиенической процедуре — квартами вычерпывать из себя хамов. Ежедневно. Для общей пользы.
Добавляя к навязанной нам общей войне развязанную междоусобную, мы оттягиваем общую победу. Победу, которая должна означать триумф разума над рефлексами. Победу мысли над эмоцией. Победу жесткой справедливости над жестокой силой. А победа справедливости, помимо всего прочего, предполагает запрет на воровство, а не условие жертвовать на благо общества часть награбленного.
Сегодняшние склоки искусственно разжигаются по любому поводу, — будь то формирование конституционной комиссии, создание ВСК или смерть Бузины. Не судите — не судимы будете. Оцениваем — и нас будут ценить.
Те, кто должен служить глазами, ушами и отчасти мозгами государства не может размениваться на неблагодарную роль чужих рук. Не всегда чистых и не важно чьих. Так уж вышло: по большому-то счету, все, кто реально принимает решения в нашей стране, — родом из 90-х. Да, они выросли из коротких штанишек «Адидас», тесных красных пиджаков и кожаных курток. Но они все родом оттуда. Наш, а не их Майдан должен был послужить причиной окончательного бегства «90-х» из кабинетов и голов, из правил и привычек. А не поводом для их «патриотического ренессанса».
90-е снова в нашей жизни. Они — в попытке найти прибежище в неоправданном разделении на своих и чужих. В двойных стандартах. В преклонении перед грубой силой. В реставрации «стокгольмского синдрома». В ложном понимании патриотизма. В желании оправдать очевидное злодеяние очевидным благодеянием. В готовности простить грабеж и мародерство (тогда во имя странного понимания справедливости, сейчас — во имя странного понимания патриотизма). В неверии в собственные силы.
В искреннем восхищении хамством. В безучастном отношении к насилию и унижению. В готовности толково оправдать мерзость. В подмене прагматизма цинизмом. В нежелании критично оценивать действительность. Страна не строится на индульгенциях и епитимьях, она строится на вере и убеждениях. На единых требованиях к «чужим» и «своим». Условным и реальным. Это единственный разумный «черно-белый» подход к жизни. В противном случае верх берут серые. Всегда.
Даже не знаю, что больше удивляет. Неприкрытая радость по поводу гибели Калашникова и Бузины? Или неизъяснимая легкость, с которой принимаются версии их убийства?
Ненависть к живым сильным врагам если и не оправданна, то объяснима. Но сильный не пинает убиенного. Словоблудная ненависть к умершим отвратительно смердит трусостью. Велегласное философское оправдание убийства, — не всегда, но как правило, удел тех, кто не способен лично выйти на свидание со смертью, кто равно боится умереть и лишить жизни другого, если понадобится. Стремление витиевато оправдать чужую бессмысленную жестокость войной почти всегда присуще тем, у кого война с собственной совестью. Или с собственными страхами. Сильные идут на смерть без лишних слов и пафосных постов в fb. Сильные умерщвляют врагов vіs-a-vis. Болтуны, встречая даже безобидных оппонентов на улице, предпочитают переходить на другую сторону. Проверено не единожды.
Майдан и война вынужденно приучают нас к обыденности смерти. Но не избавляют от необходимости стараться оставаться людьми. Ненависть к врагам не означает превращения в мизантропов. А применительно к журналистам — даже праведный гнев не наделяет правом насильственной эвтаназии душ тех, кто нас читает, слушает и смотрит.
Никто не знает наверняка мотивов убийц Калашникова и Бузины. Пока нет оснований связывать эти два события, хотя связь выглядит логичной. Печальный опыт расследования резонансных преступлений позволяет усомниться в том, что общественность узнает правду. Версия о ликвидации свидетелей по «делу Антимайдана» выглядит, как минимум, сильно натянутой.
«Народные мстители» или «рука Путина»? Навскидку логичной видится вторая версия. Жертвы — лица, представлявшие опасность для безопасности страны куда меньшую, чем некоторые действующие представители власти. Но они были очевидными (хоть и слегка карикатурными) противниками политики Киева. Их устранение — отличный способ дестабилизировать ситуацию в Украине. Особенно, если эскалация военных действий по некоторым причинам затруднена. Хороший повод переключить внимание от зверских убийств украинских военнопленных сепаратистами. Удачный момент для запуска нужной «волны» на Западе. Еще пара (не дай Бог) таких убийств, и Вашингтон с Берлином и Брюсселем начнут высказывать «крайнюю озабоченность» не Москве, а Киеву. Что, собственно, Москве только на руку. Независимо от того, стоит она действительно за убийствами или грамотно информационно их использует. Именно об этом стоит подумать борющимся с теми, кто «льет воду на мельницу врага».
На этом фоне некрофильская радость части населения, недвусмысленные призывы реальных ли, фейковых ли «мстителей» — подарок Кремлю. Сам он организовывает подобное или просто пользуется.
Оставьте усопших заботам Господа. Подумайте о живых. Врагах. Друзьях. Об оживающей Родине. О собственных мертвеющих чувствах.
Мертвеющих, как в 90-е. Только тогда не было риска, что «воинствующий хам» превратится в «кровавого хама». В обезличенный образ человека, воюющего за свое (по-разному ощущаемое) и медленно теряющего человеческий облик. Мы не знаем и не можем знать, сколько людей искренно стремится к отмщению, не желая думать о том, как их искренность становится частью чужой предательской игры по превращению государства в Руину.
И тогда не было войны. Майдана перед войной. Стольких смертей, за которые уж точно не Бузина и не Калашников, в первую очередь, в ответе. А цена предательского соглашения с собственной совестью сегодня — выше.
Сине-желтое точно ярче черно-белого. Давайте чаще протирать замутненную оптику. Иначе придут серые. И выбросят белый флаг.
Не выйдет. Мы слишком яркие.
