Сценарий новогодней сказки с элементами разного рода извращений и на первый взгляд непредсказуемых, хотя и во многом очевидных гратуляций. Всякое совпадение персонажей с реальными лицами традиционно является случайным. Во время написания текста ни один политик не пострадал.
Киев. Кабинет главы государства. Помещение украшено к Новому году гирляндами из разноцветной фольги, серебряными стробоскопами в форме дракончиков и сосульками белого золота. В дальнем углу надежно прибита кровельными гвоздями к полу противопожарная йолка, увенчанная гербом древнего рода Януковечей; под батареей отопления умиротворенно урчит специальная машина, периодически осыпающая кабинет залпами конфетти.
Виктор Януковеч сидит за столом и азартно режется сам с собой в трыньку, используя порнографические игральные карты, сделанные из тонко нарезанных золотых пластин. Масть на них выполнена из платины, каждая карта является подлинным произведением искусства. Так, например, обнаженные соски дамы червей сотворены из филигранно выточенных бриллиантов. В углу стола лежит коробка из-под этих самых карт, украшенная серебряной Пальмой Мерцалова и дарственной надписью: «Дорогому Виктору Федоровичу от преданного ему депутата Владислава Лукьянина в День Пресветлого праздника Пасхи Христовой. Пусть хранит Вас Господь».
Осторожно погладив соски дамы червей мизинцем и удовлетворенно поцокав языком, Януковеч подмигивает ей и, вынув из ящика стола хлопушку, громко стреляет в потолок.
В кабинет, выхватывая на ходу пистолет с глушителем, влетает запыхавшийся прапорщик из управления госохраны.
– Не очкуй, все пучком, – ухмыляется Януковеч и взрывает вторую хлопушку. – Мне так просто о реформах лучше думается.
Прапорщик, уважительно козырнув, уходит. Почти сразу же дверь открывается снова от мощного удара ногой, и в кабинет врывается президентская советница Анна Херман. Ее лицо перекошено яростью и потеками туши, руки сжаты в кулаки, во рту дымится забытый окурок.
Херман пьяна в стельку.
– О, кого я вижу! – глумливо усмехается Януковеч. – Гратуляция пришла. Сколько лет сколько зим!
– Ніц гратуляції, маринарка шалянова! – кричит Херман, топая ногой по ковру. – Шляфрочок румамбаровий мульдою комплітували?! О, я збадала цей бамбетль! Мені тепер що, на дефіляду дути в мештах, мов у завитки на виходок? Броцак через плече з варгініями?!
– Слышь, Аня, ты меня на понт не бери, – с угрозой в голосе говорит Януковеч. – Я тебе уже говорил: Дарка будет работать, хоть ты тут на жопу упади, ясно? Твой номер теперь – шестой. И иди проспись, нечего власть позорить.
– Та ну? – с издевкой говорит Херман. – Вона вам вельйон барінками закрутила? Або, може, у вас конкубант спільний підникає? Ха-ха-ха!
Пронзив опешившего хозяина кабинета стеклянным взглядом, советница достает из-за отворота блузы большую металлическую флягу и делает оттуда мощный глоток. По кабинету разносится тяжелый дух дешевого болгарского бренди. Опасно покачиваясь, Херман подходит к президентскому столу и, упершись в него кулаками, нависает над опасливо отодвинувшимся Януковечем.
– Підобцасник! – шипит Херман. – Сопух блядський.
Януковеч, наконец-то расслышавший знакомое слово, стремительно свирепеет и, схватив советницу за ухо, тащит ее через весь кабинет к двери, после чего вышвыривает наружу, наподдав в зад ботинком из испанской замши с золотыми пряжками. Херман неуклюже падает под ноги ухмыляющихся охранников.
– Все, Ганька, собирай манатки. Ты уволена, – строго говорит Януковеч. – И смотри, чтоб я больше про тебя не слышал. Будешь языком перед камерами ляпать – каленым железом выжгу, ты меня знаешь.
Сотрясаясь от рыданий, несчастная советница тяжело поднимается на ноги и медленно уходит в свой кабинет. Вслед ей несется издевательское улюлюканье охранников.
Вернувшись на рабочее место, Януковеч удовлетворенно потягивается, вытаскивает из шкафа гитару и, несколько раз перебрав струны для разминки, с удовольствием начинает играть модный ХЗВ-шансон:
Вот так вот просижу-у-у-у,
Вот так вот проигра-а-а-ю,
Всю жизнь я просижу-у-у-у,
Х…, б…, пропина-а-а-ю.
Я – нерабочий челове-ек!
***
…Войдя в личные апартаменты, Анна Херман запирает за собой дверь на три оборота и плотно задергивает шторы, после чего сразу же перестает плакать и пошатываться. Тщательно протерев лицо влажной салфеткой, она брезгливо выбрасывает в урну флягу с бренди и начинает рисовать на полу пентаграмму. Затем устанавливает в ее углах черные свечи и некоторое время окуривает помещение едкими благовониями.
– Я тобі покажу «собірай манаткі», урка єнакієвська, – шипит она и, встав в середину пентаграммы, начинает читать заклинание из специальной книжечки:
– «О Люципере, цар шахтьорський, побий цього бандюка нечестивим твоїм копитом! Як смикнув він мене за мою дупочку, повисмикуй йому і повикручуй ручечки й ніжечки, поламай йому пальчики й суставчики. Цар донецький, заступник мій по жизні, заступись за мене, за мої молитви, щоб ріс він не вгору, а вниз, і щоб не почув він ні співу зайця земляного, ні сабвуферу свого вертольотного, бодай його пранці та болячки з'їли, та бодай його шашіль поточила…» и т. д.
Покончив со вступительной частью, Херман достает из вмонтированного в креденс потайного сейфа небольшой черный ящичек, украшенный нечестивыми рисунками, и, некоторое время порывшись внутри, извлекает оттуда восковую куклу, похожую на Януковеча. Вернувшись в пентаграмму, советница растягивает губы в широкой глумливой улыбке:
– Щоб у тебе, раб Путіна Віктор, більше ніколи не було врємєні для наслаждєній!!
С этими словами она быстрым, явно отработанным годами практики движением вонзает в куклу длинную иголку.
Стоящие по углам пентаграммы свечи ослепительно вспыхивают.
***
В этот самый момент на гитаре Януковеча внезапно лопаются струны. Одна из них непостижимым образом глубоко царапает его запястье, и из разрезанной вены обильно брызжет кровь.
– Мамочка! – неожиданно тонким голосом взвизгивает Виктор Федорович и, вскочив, бросается к двери. – Охрана! Ох...
Крики о помощи тонут в оглушительном грохоте хлопушки, на которую Януковеч случайно наступает по дороге. В подошве президентского ботинка из испанской замши немедленно появляется дырка с оплавленными краями. В тот момент, когда Виктор Федорович делает глубокий вдох, чтобы закричать погромче, конфетти-машина производит особенно обильный залп, и выпущенная из нее струя бумажных кружочков влетает в рот главы государства. Захлебываясь удушающим кашлем, Януковеч падает лицом вниз, попутно сбивая на пол рядом с собой доселе считавшуюся надежно прибитой гвоздями противопожарную елку, которая, как это и бывает в таких случаях, немедленно загорается. Огонь стремительно распространяется по усыпанному конфетти полу и гирляндам. Кабинет наполняется дымом.
Срабатывает пожарная сигнализация. Под вой сирены в кабинет вбегают размахивающие пистолетами прапорщики охраны и, оглашая помещение горестными воплями, выволакивают тело Януковеча в приемную, где над ним тут же склоняется дежурный врач.
– Мама, я весь в крови, – едва слышно шепчет Януковеч, теряя сознание. – Юлька… сволота.
***
Юлия Тимашенко неподвижно лежит на нарах медчасти Лукьяновского СИЗО, натянув до самой шеи теплое одеяло. Лицо ее старательно искажено страданием. Лидер оппозиции внимательно вглядывается в плазменный телевизор, по которому крутят рекламу.
Ролик повествует о том, как на Крещатике наряд сотрудников «Беркута» зверски избивает дубинками бабушку-интеллигентку и ее пятилетнего внука со скрипкой в руках. Внезапно в кадр с разных сторон вбегают красивые ребята в камуфляже с символикой «Фронтона перемен» и, заломив беркутовцам руки, вешают их на фонарях. Один из красивых ребят достает из кармана фотографию народного депутата Арсения Яцынюка и доверчиво показывает ее зрителям.
– Я верю в Арсения, – говорит он. – Вместе мы наведем порядок.
Кадр меняется. Показывают перекрытое шоссе в степи и мчащийся по нему кортеж, состоящий из дорогих черных автомобилей с мигалками. Внезапно на дорогу перед конвоем валится неизвестно откуда взявшееся в чистом поле дерево. Перед деревом появляется народный депутат Арсений Яцынюк в элегантном однотонном костюме и повелительно выставляет руку ладонью вперед.
– А ну стоять! – говорит Яцынюк.
Кортеж с визгом тормозит. Из машин высовываются испуганные бандитские морды.
– Я – лидер оппозиции Арсений Яцынюк! – говорит им Яцынюк. – Я отнимаю деньги у богатых и раздаю их бедным!
Смена кадра. Яцынюк стоит на фоне установленной на Майдане йолки с бокалом шампанского в руке и искристо улыбается.
– Дорогие друзья! Я, лидер оппозиции Арсений Яцынюк, поздравляю вас с Новым годом и Рождеством Христовым! Голосуйте за «Фронтон перемен»! Вместе мы наведем порядок. А за Кличко не голосуйте, потому что он боксер и дурак.
На экране появляется надпись: «Вы смотрели социальную рекламу».
– Козел, и тут на халяву пролез! – злобно шипит Тимашенко и щелкает пультом, выключая телевизор.
***
Донецк. Людмила Януковеч выбирает себе новый берет на рынке «Текстильщик».
– Есть еще хорошие лосины с начесом, – льстиво улыбаясь, говорит продавец. – Пятнадцать гривень, настоящая Турция.
– Ого, – недовольно ворчит Людмила Александровна. – Дорого. Хотя, конечно, если Турция… Слушай, Саша, ты не займешь мне пятнадцать гривень?..
Мнущийся рядом телохранитель Саша смущенно опускает глаза.
– Людмила Александровна, у меня нету. Вы же мне уже и так пятьдесят три гривни должны.
– Саша, я тебе клянусь, получу пенсию и все отдам. Ну пожалуйста!
Саша неохотно вынимает деньги и отдает их продавцу. Людмила Александровна, сияя, хватает лосины и сразу же начинает их примерять, крутясь перед зеркалом. Продавец восхищенно цокает языком.
…Выбравшись с территории рынка, радостная Людмила Александровна с покупками и понурый телохранитель идут к припаркованному неподалеку автомобилю с фотографией президента Януковеча на лобовом стекле.
Внезапно рядом плавно тормозит устрашающих размеров черный джип с именным номерным знаком «ДОДИК».
Из опустившегося бокового стекла высовывается бритая голова в черных очках.
– Садись, шмара. С тобой Писарь перетереть хочет.
Людмила Александровна испуганно пятится назад.
– Додик, ты же знаешь, я все отдам! Детьми клянусь, внуками… Пенсию получу и отдам! У меня чернобыльская, семьдесят тысяч!
Харя расплывается в щербатой улыбке.
– Слышь, бикса, ты мне баланду на уши не вешай. Чернобыльские уже не платят, пацаны проверяли. Давай, садись, пока я тебе ломом ноги не перебил.
Людмила Александровна беспомощно оглядывается на Сашу, однако предусмотрительный Саша уже вернулся на территорию рынка и надежно затерялся в толпе.
Из джипа вылезают двое качков с расширенными зрачками и неторопливо запихивают брыкающуюся женщину в салон.
Джип резко рвет с места.
На грязном асфальте остается лежать пакет с беретом и турецкими лосинами.
***
Виктор Януковеч лежит в больнице «Феофания» в коллаптоидном состоянии. Правая рука и левая нога главы государства тщательно перебинтованы, из вены торчит капельница.
– Виктор Федорович, на самом деле вообще ничего страшного нет, – бодро говорит сидящий у его ног профессор в белом халате. – Царапина на руке, легкий ожог ступни, конфетти вы уже выкашляли. Хоть сейчас выписать можем.
– Правда? – радостно улыбается Януковеч. – Ну, слава богу, бережет он меня. Мне сейчас долго болеть нельзя, столько реформ сделать надо! Да и в гольф поиграть охота, потому что так мало времени для наслаждений…
С потолка срывается лампа дневного света и падает Януковечу на голову.
***
В двери камеры со скрежетом ворочается ключ. Юлия Тимашенко быстро распрямляется на нарах и притворяется спящей. При этом ее лицо продолжает сохранять отпечаток невыносимой боли в спине.
В камеру на цыпочках входит странная фигура, одетая в судейскую мантию и гламурную маску черного бархата, из-под которой видны только глаза и рот. Фигура держит в руках видеокамеру, которой водит из стороны в сторону, тщательно снимая интерьер помещения.
Тимашенко издает полный ненависти стон, но сдерживается. Странный гость вздрагивает и некоторое время нерешительно топчется на месте, затем медленно подходит к лежащей женщине и осторожно приближает камеру к ее лицу. Тимашенко отчетливо слышит его учащенное дыхание.
Издав горлом булькающий звук, черный человек засовывает руку под мантию и начинает что-то под ней теребить. Потеребив так некоторое время, он устанавливает камеру на стол таким образом, чтобы та продолжала снимать узницу, и, постанывая, начинает осторожно задирать на ней одеяло, не сводя остекленевших глаз с постепенно обнажающихся ног заключенной. Когда они открываются полностью, он снова засовывает руку под мантию.
– Богиня моя, как давно я ждал этого момента, – говорит черная фигура и, высунув слюнявый язык, начинает наклоняться к бедрам Тимашенко. Та продолжает лежать неподвижно, только левая рука тихо опускается вниз и подхватывает с пола тапок на высоком каблуке.
Почувствовав на бедрах горячее дыхание сластолюбца, Тимашенко размахивается и изо всей силы бьет его каблуком в висок. Голова извращенца утыкается носом между ног лидера БлЮТ, и та, выругавшись от отвращения, мощным ударом колена сваливает тело незваного гостя на пол.
Неожиданно легким прыжком вскочив с кровати, Тимашенко подтаскивает распластанное тело в мантии к холодильнику и, сунув его головой внутрь, начинает изо всех сил бить тяжелой дверцей морозильной камеры, пока не раздается долгожданный хруст височной кости.
Удовлетворенно хмыкнув, Тимашенко снимает с покойного его бархатную маску. Под маской обнаруживаются разбитые очки, а под очками – искаженное судорогой последнего экстаза лицо судьи Пещерного суда Киева Родиона Киряева.
***
Виктор Януковеч лежит в реанимации больницы «Феофания». Голова его перевязана пятью слоями марли, сквозь которую сочится йод, царапины на щеке аккуратно заклеены пластырем, к груди прикреплены присоски кардиографа, из вены торчит игла очередной капельницы.
Дверь палаты открывается, пропуская внутрь широко улыбающегося профессора.
– Хорошие новости, Виктор Федорович! Мозг не задет, – весело говорит профессор. – Я вам тут передачку принес. Ну, там, конская колбаска, конфеты сосательные…
– Как говорят, давай сюда, старый хрыч, – говорит Януковеч и, вырвав пакет из рук доктора, жадно впивается зубами в колбасу. – Чай притаранил?
– Конечно!.. А еще глава вашей администрации Лева Серегин шлет вам низкий поклон и желает скорейшего выздоровления. Он вам передал айпад, чтобы вы не скучали.
– А, я знаю эту штуку! – радостно говорит Януковеч. – Это такая игра, где петухами из рогатки по свиньям стреляют. Давай сюда, хоть в больнице, как говорят, найду себе время для наслаждений.
Айпад внезапно выскальзывает из жирной от колбасы руки главы государства и падает в стоящий у кровати золотой горшок для отправки естественных надобностей. Раздается громкий бульк, и экран гаджета гаснет.
– Ах ты, биомать! – кричит Януковеч и бросается спасать айпад. Поскользнувшись задом на атласных простынях, он падает следом за утонувшим девайсом, но в последний миг падение останавливается: спасает обмотавшаяся вокруг левого плеча трубка капельницы.
– Вот жеж, блин, подфартило, – вымученно улыбается президент. – Если б не эта трубка, сейчас бы башкой прямо в горшок упал.
С резким треском трубка обрывается.
Профессор в ужасе закрывает глаза руками.
***
Громко топая по полу тяжелыми ботинками покойного Родиона, Тимашенко идет по коридору к выходу из СИЗО. На ней надеты трофейные мантия и маска, коса аккуратно спрятана под судейскую шапочку, а руки – в Родионовы же перчатки из латекса с затейливыми узорами.
Вертухай у выхода из медблока широко улыбается и немедленно принимается подмигивать ей обоими глазами по очереди.
– Ну что, поразвлекся, похотливый павиан? – игриво спрашивает он. – Сладкая баба?
– Не, – сипло говорит Тимошенко, бросая на стол охранника ключ от камеры. – Лежит себе бревно бревном. Спина больная.
– Ну, ты ж таких и любишь,– смеется вертухай. – А что это у тебя с голосом? Так кричал, что горло сорвал, да?.. Бревно бревном, а что-то в ней есть, правда?
– Ты себе даже не представляешь насколько ты прав, – сипит Тимошенко. – Давай, открывай быстрей, я спешу.
– Ишь ты какой быстрый, ковырялка! А сто баксов?
Яростно скрипнув зубами, Тимашенко наконец-то находит в мантии карман, где лежит бумажник, и швыряет на стол две пятидесятидолларовые купюры. Вертухай, козырнув, отпирает тяжелую дверь.
Тимашенко молча выходит во двор СИЗО, где ее уже поджидает служебный автомобиль Родиона. Мгновенно выскочивший водитель предупредительно распахивает перед ней заднюю дверцу.
– Куда теперь, шеф? На работу?
– Нет, мне еще в одно место надо, – хрипит Тимашенко. – Давай на Борщаговку, адрес по дороге скажу.
– А что с голосом?
– Кричал, блин, сильно, – злобно шипит Тимашенко и с грохотом захлопывает дверцу автомобиля.
***
Вертухай провожает выезжающую с территории СИЗО судейскую машину наигранно скучающим взглядом, затем, ухмыльнувшись, поднимает лежащую на столе газету, под которой обнаруживается ноутбук с торчащим из него пучком проводов веселых расцветок.
На экране компьютера прекрасно просматривается интерьер камеры, покинутой Тимашенко. В частности, виден абсолютно голый судья Киряев, раскинувшийся на нарах лидера БлЮТ в безобразной позе.
Вертухай набирает номер на мобильном телефоне.
– Але, Пеликан? – говорит он в трубку. – Здесь Альбатрос. Чайка улетела, как поняли? Чайка улетела! Да... Пингвин? Ага, капец Пингвину. Такой проказник был, вы бы видели, ха-ха-ха!..
Отключившись, он кладет мобильник на пол и долго топчет его тяжелым сапогом.
(Окончание следует)
