Только после того, как в нашу страну вторглись наши соседи и началась война, мы по-настоящему поняли, что слова «защитник Украины», имеют не только особый смысл. За ними стоят конкретные бойцы, для которых находиться на линии огня с оружием в руках – дело чести. Там, на фронте, можно встретить людей самых разных профессий. Я знаю тренера по плаванию, водителей маршруток, владельцев строительного бизнеса и текстильного магазина, междугородных перевозчиков, школьных учителей и юристов. И каждый из них, взяв в руки автомат, управляя артиллерией, командуя взводом или ротой, стал воином. Тем самым защитником Украины.
Особая порода людей – те, кто попал на фронт в 2014 году и остается на передовой до сих пор. В 57-й бригаде именно такие добровольцы составили костяк батальонов. Эти люди, придя в армию из мирных профессий, приняли для себя решение: защищать Украину до победы. До нашей победы. И сейчас, находясь в Песках, откуда виден разрушенный до основания Донецкий аэропорт и пригороды самого Донецка, каждый день рискуют своими жизнями.
Роман Кулеша именно из тех бойцов, которые пришли в военкомат весной 2014 года и подписали контракт с Вооруженными силами Украины с условием «до конца особого периода»... Если бы Рому в полной экипировке – каске, бронежителе, на спине которого закреплен топорик, с «оттюнингованным» автоматом в руках и хвостом койота на поясе камуфляжных брюк – увидел западный режиссер, он бы сделал все, чтобы снять нашего бойца в боевике. Он хорошо сложен, красиво двигается, быстро реагирует. В его глазах время от времени сверкают «бісики».
На его руках от кистей до локтей вытатуировано: на правой «Двічі не вмирати», на левой – «Двічі не жити». “Нужно постоянно помнить, что дважды умереть невозможно. Поэтому нет смысла бояться смерти, – объясняет Роман. – А еще «Двічі не вмирати»” – это клич козацкого войска перед атакой. Для меня эта связь поколений важна. А выше локтя до плеча у меня набита фраза из псалма Давида: «Господь, скеля моя, він навчає руки мої до бою, пальці мої до війни”... Согласитесь, все это – находка для экрана. Но сам Роман, прекрасно понимая все свои выигрышные стороны, сейчас своим местом считает фронт.
«В бою у меня появилось странное ощущение, что я – бегающий кусочек мяса»
– В августе 2014 года мой взвод забрали с трассы Константиновка-Донецк и отправили в сторону Дзержинска, – вспоминает Роман Кулеша свой первый жесткий бой. – Нам сказали, что Нацгвардия там все зачистила. Мы должны были занять освобожденные позиции. И вот мы едем с флагами, белыми повязками. В каком-то селе бабушка вышла за ворота, нас перекрестила. Я еще подумал: вот бабуля умница, переживает за нас. А она, похоже, знала, что в городе не зачищено. И понимала, что едем просто к врагу.
Оказалось, что сепаров не только не обстреляли, но еще и гражданские их предупредили, что мы едем. На блокпосту, в который мы уперлись, находились несколько калек. Остальные рассредоточены. Висел флаг «ДНР». Подъезжая, мы доложили об этом, но нам ответили: наши могли не успеть поменять флаги. В общем, мы подъехали, машем, привет кричим... И тут чуечка сработала. Возникла непонятная пауза – явно что-то тут не то.
И тут начинается бой... Слава Богу, группа быстрого реагирования, которую создал и подготовил погибший в этом же бою Ротный Роман Андреевич Майстерюк, всегда выезжала готовой к бою, и ребята мгновенно все поняли. Они и начали крыть огнем ближайший квадрат.
Наш ротный сразу получил ранение, но и после этого продолжал огрызаться. В него все летело. Я видел это, но не смог сразу выбраться из машины – меня прижало внутри, поэтому фигачил из автомата через форточку. Но сразу понял– надо экономить БК, а то быстро закончится. Панда спрыгнул с машины быстро и тут же организовал оборону, стянул к себе БК. Когда я выскочил из машины, раненый ротный уже заползал за нашу БМП. К тому моменту он уже получил много пуль... Я видел, как они входили в его тело. Броня, не видя пострадавшего за собой, внезапно уехала с блокпоста. И ротный оказался на открытом пространстве. В него лупашили еще минут 15... Он уже перевернулся на спину и лежал. Один осколок зашел под броник и легкое пробило. Он еле дышал.
Наш один боец побежал вытаскивать ротного. Бросил дымовую шашку вперед, но не дал ей разгореться и выбежал – тут же получил несколько пуль и упал. Я не сразу понял, что ему руку перебило. Он был тяжелым, но остался живым.
Как-то я дозвонился командованию, доложил, что Барс ранен. Отполз к бетонным плитам. И тут какой-то чувак меня спрашивает: «Что делаем?» «А ты кто?» – уточняю я. «Я со второй роты», – отвечает. «А я при чем?» «А ты тут один офицер остался». Я начал узнавать: «Где остальная группа? Отходим к ним». Ребята 1-го отделения, молодцы, на БРДМе поехали с ранеными. Моя гражданская часть еще холила надежду, что там «трехсотые». Но сознание понимало, что там не «трехсотые»...
Где Панда и Кайф, два лучших кента? – не давал мне покоя этот вопрос. И тут вижу Кайфа. Че он один? – промелькнуло в голове. Панду я потом нашел – он в кустах лежал. Возле него взорвалась муха, Панду контузило. Он привстал, взялся за голову, и тут прилетел ВОГ, разорвался очень близко, и осколок залетел под броник....
Мы разговаривали с Романом три недели назад практически на линии огня – в Песках под Донецком. Время от времени он отвлекался на переговоры с командованием по рации, раздачу задач личному составу и осмотр оружия и приспособлений, переданных волонтерами, которые улучшают дальность и точность стрельбы.
– Когда я вспоминаю бои, у меня начинает трещать башка, – внезапно отмечает Роман и продолжает: – Когда я увидел летающие вокруг пули, раненых, у меня реакция была такая: ни хрена себе, в меня реально стреляют, я в бою. Страх, естественно, был. Но и возникло какое-то ощущение приземленности. Я стал бегающим кусочком мяса. Вот ты базарил с Пандой. У него были мечты. И тут – бах. Нема Панды. И ты вроде такой особенный, весь такой герой своей жизни, кажется, с тобой ничего страшного произойти не может. А нихера. Может! Все это я тогда и понял.
Я когда-то даже записал свои мысли о том, что происходит с психикой в бою. Мы накапливаем какие-то навыки и умения, используем их в обычной жизни. И тут ты попадаешь в бой – в этой ситуации есть человек, желающий тебя убить. Мозг начинает перебирать навыки и умения, подходящие под данную ситуацию, и не находит их. Поэтому убивает все знания, которые тебе не нужны. За три минуты боя рушится твоя личность и собирается заново. Только теперь с новыми навыками. Все, что ты знал до этого, все твои эмоции – все это псевдонавыки и псевдоэмоции. А вот в бою появилось все настоящее – здравствуйте.
У меня из памяти вытерлась куча мелочей – кто на меня обиделся, кто денег должен... Это оказалось неважным. Теперь главным стало одно – если не хочешь, чтобы тебя убили, вынужден огрызаться.
В первом бою у нас было все сразу. Первые раненые, убитые, нас обстреляли тяжелым оружием. По мне стрелял крупнокалиберный пулемет. Я сам целенаправленно решил застрелить человека, которого вижу перед собой. Правда, я его не убил, потому что он сидел в бронированной машине, но я был к этому готов. Четко помню, как выскочил к разворачивающейся машине – и непонятно, это свои или чужие. Сидит внутри чувак с «Утесом» и целится в меня. А я в него из автомата калибром 5.45. Ждешь и боишься, что он может выстрелить в любую секунду. И он ждет того же. Меня кто-то отвлек и я отвернул голову. Когда повернул ее обратно – увидел летящую в меня пулю. Она отрикошетила от арматурины. Повезло...
Выделить самый тяжелый бой не могу. Каждый – самый-самый. Навсегда запомнил, как в Зайцево сзади меня взорвался снаряд 152-го калибра. До меня дошла взрывная волна и два боковых кармана только хрясь – надорвались.
«Это на войну? Нам туда, это наш рейс»
– Я не служил срочку, а заканчивал военную кафедру в Ивано-Франковском нефтегазовом институте. Тогда и давал присягу. И не читал ее просто так, как текст. Для меня каждое слово в ней важное. Я вообще достаточно патриотичен и как бы это сказать: правильные слова меня зажигают. Обожаю героические фильмы о войне: «Спасение рядового Райана», «Царство небесное», «Храброе сердце»... Мне можно сказать речь, у меня волосы встанут дыбом, и я пойду на суицидальный бой.
К чести моей военной кафедры я встретил четырех одногруппников в нашей 57-й бригаде.
Сам я пришел в военкомат в марте. Честно скажу: я не был большим сторонником Майдана. Не то чтобы я против европейских ценностей. Я против методов, которыми за них боролись. Невозможно победить преступность преступными методами. Человек - существо слабое. Если он себе позволит что-либо нарушить, изменить правила игры, то будет это делать и дальше. А так нельзя. Отсюда появляется вседозволенность.
Меня приглашали «поработать» как на Майдан, так и на Антимайдан. Я ни в коем случае не собираюсь говорить о продажности Майдана. Но были моменты, когда кого-то пытались перекупить. Мне предлагали 180 гривен в сутки, чтобы стоять на Майдане, и 220 – с противоположной стороны. Антимайдан я вообще не воспринимал. Но на Майдане, там, где были хорошие идеи, возникали и нечестные моменты. Люди сразу же начинали искать выгоду. Это меня отталкивало. Я понимал, что этим воспользуются, как уже было в 2004 году.
В моем понимании мирная демонстрация – это стоять плечом к плечу и не отвечать ни на один удар. Мы бы падали, нас били, это бы все видели. И вот тогда вся система посыпалась бы сама. И это было бы абсолютное самопожертвование.
Я приезжал на Майдан, излазил там все. И видел разное. Прекрасные люди приносили все, что могли. И тут же телочка два пакетика взяла и с Майдана – фух... Бомжи мешки куда-то потащили, еще кто-то … Толпу не проконтролируешь, но выгонять подозрительных нужно было. Тогда в ряды митингующих не затесались бы титушки, которые ходили с оружием, бросали коктейли Молотова и провоцировали силовиков.
Я за то, чтобы изменить страну, но не такими методами.
Когда начались расстрелы на Институтской, меня аж накрыло: я мог быть там. Я же лучше подготовлен. Мне надо было быть там.
А оккупация Крыма меня вообще подорвала – да что же это такое? Я очень быстро закончил все свои дела на гражданке и пришел в военкомат. Сам провел черту – прошлая жизнь окончена, теперь все начинается с нуля. Как говорят при поступлении во французский легион – оставляешь все свои грехи позади и начинаешь жизнь заново, с чистой совестью. Я сразу решил, что добровольно вручаю свою жизнь армии, и она теперь ею распоряжается. Я не рисовал себе никаких радужных перспектив. Понимал, что могут и убить, и ножки поотрывать, но на гражданке меня уже ничего не держало. Так я для себя решил. Мама, если узнает об этом, она меня, конечно... Но внутреннее ощущение было именно таким. Отлично понимал, что меня ждет грязь, болото, отсутствие нормальной жрачки, дебильные приказы. Но на деле все оказалось лучше, чем я представлял. Намного лучше.
Мне повезло. Я нашел батальон, в котором можно служить, только в мае. Три месяца ездил по разным подразделениям, меня никак никуда не могли определить – не подходила моя специальность «организация и обеспечение ракетных войск топливом и маслом». Мы же от ракет отказались в 1991 году! Мне самому было фиолетово, какая должность у меня будет. Но в военкомате это оказалось важным.
В мае я попал в 34-й батальон. Его называли батальоном по смс-кам – желающим воевать приглашение в подразделение рассылали по телефонам. Нас всех волновал один вопрос: «Это на войну? Все. Наш рейс». За два месяца, пока шла бумажная работа, мы прошли нормальную подготовку. Жизнь на этих сборах была похожа на жизнь в пионерском лагере.
Ротным у нас был спецназовец Роман Андреевич Майстерюк. Комбат пригласил отличных специалистов, которые нас тренировали, гоняли. Командир роты уделял много времени контрзасадным действиям. Каждое утро он рассказывал о событиях в АТО, разбирал, кого как ранило, кто как погиб. Объяснял, что первым убивают человека, который сильно жестикулирует в бою... Он же нам объяснял, как блокпосты проезжать, как пропускать машины, говорить с людьми вежливо, без нажима, но четко и конкретно.
Я очень многому тогда научился, и эти знания актуальны до сих пор, хотя характер войны изменился. Азы, считаю, должны знать все: как сесть в машину, что за чем в нее грузится, где рассаживается пехота, как десантироваться в случае засады. Нюансов множество! Потом я понял, насколько они важны, потому что стали приходить люди, которые этого не знают. Для меня это очевидно, думаю, что новоприбывшие прошли такую же подготовку, а они ничего не понимают и не знают. Здесь, в Песках, тоже приходилось учить новичков прямо на ходу.
«Поворачиваюсь и вижу Андрея, который стоит на только что отбитом блокпосту с тарелкой... оливье в руках»
Пройдя подготовку, мы приехали в Степановку, где до этого шли тяжелые бои. Наш взвод определили в поселок с чудным названием Райское. Мы контролировали блокпосты. Линия фронта постоянно менялась. И вскоре нас перебросили на восьмой пост на трассе Константиновка – Донецк, который был установлен, не доезжая до взорванного железнодорожного моста. Мы стояли в посадке. Буквально на следующий день после нашего приезда рано утром Максу приспичило. Он пошел в кустики и видит – чувак в кикиморе лежит метрах в тридцати от него. А Макс, дурачок, автомат с собой не взял. Давай кричать: «Эй, там сепары..».
Два поста перекрестным огнем начали накрывать тот квадрат, где обнаружили диверсанта. Леха, позывной Крот, швырял в него гранатами. Враг в окоп – Леха туда гранату. А тот ее вышвыривает обратно. Так и ушел! Я потом в зеленке нашел следы крови... Мы поняли, что имеем дело с обученными людьми. Уже позже, пытаясь выяснить, как диверсанту удалось так близко подойти к нам, оказалось, что ночью был доклад поста: видим движение. Я разрешил прострелить сектор, но бойцы немного ошиблись с координатами. Поэтому врагу удалось снять все наши сигнальные растяжки, подползти под зеленку и залечь так близко от нас. Это точно был не такой лох, какими мы тогда были. Вся эта ситуация очень нас взбодрила и заставила понять: нужно постоянно быть на чеку.
Когда мы стояли под Майорском осенью 2014 года, приняли участие в операции по эвакуации бойцов батальона «Артемовск», которые попали в засаду, – вспоминает Роман. – Наше дело было – отвлечь на себя внимание врага, чтобы раненые могли уйти. Это было на День Независимости. Мы заехали вглубь аж на пять километров. Договорились танком только попугать. Его взяли ради пулемета. А там как началось... Русские спецы внезапно появились. И уже выбора не было – танк влупашил с пятидесяти метров по окнам второго этажа здания, в котором был пост врага. Но там находились профессионалы. После двух попаданий вылез один с «Мухой» и со здания, что очень сложно, дважды стрельнул в танк и попал. Танкисты спрятались внутри. Я не понимал, как они там. А как в танк доберешься? Залезть на него не могу – пули вокруг свистят. Начали в люк танка бросать бутылки, банки... И они дали о себе знать. Ушли мы спокойно. И раненые вышли...
Накануне этой ситуации я был в отпуске и попал в аварию. Расфигачил батину «Волгу» так, что ее восстановить невозможно. Занесло машину, я слетел с дороги в кювет и въехал в дерево. Ехал к Андрею Соколенко, который был тяжело ранен на чернухинском блокпосту. Четыре месяца он провел в реанимации. И ему реально нужна была поддержка. Я взял ножик с гравировкой на подарок. Андрей – офигенный мужик. Получил ранение в бок. После операции у него начался перитонит, из-за чего процесс заживления остановился... Я очень хотел его проведать, поэтому и взял машину отца. Машину разбил, нос поцарапал, ребра повредил. Объяснил полиции, что трезвый. Оставил отца доставать машину из кювета, а сам сел в поезд и уехал в госпиталь к Андрею. Таки его проведал.
Он здоровый – метр девяносто. В первом бою, когда мы взяли тот гребаный блокпост под Дзержинском, все вокруг стреляет, взрывается, но тут откуда ни возьмись – появляются заряженные магазины. Пить хочется страшно. И внезапно – три пятилитровые фляги водички. Сигаретку? Да пожалуйста. И все это в нужный момент давал бойцам Андрей. При этом не пригибался никогда. Носится в бою здоровяк, который всем хорошо виден... Но самое мощное воспоминание об Андрее у меня связано с тем же блокпостом. Бой закончился. Мы занимаем позицию. Я поворачиваюсь и вижу Андрея, который стоит среди всего этого и в руках держит... тарелку оливье. И мне предлагает поесть. Это меня сразило. Откуда? – заорал я. «Да вот – сепары нарезали, а я только майонезиком перемазал», – получаю ответ. Сюрреализм боя. У меня тут же слезы с соплями повысыхали. Навсегда вот эта картинка перед глазам: Андрей протягивает тарелку: «Оливьешечки?» У него ничего не пропадало. А техника сама заживала. Кто-то завел машину. Ему не понравилось, как она работает. Подошел потом тихонько и починил. Ноутбук у меня не работает. Прихожу как-то – лежит разобранный до винтика. Потом оп – собран и работает.
Из реанимации Андрей так и не вышел...
«Особые приметы позволяют легче и быстрее... опознать тело»
– В начале 2014 года я почти всех друзей потерял, – продолжает Роман. – Не общаюсь с теми, кто мне говорил: я не понимаю, зачем ты туда идешь и тому подобное... Кто считает нужным, тот идет и воюет, кто не может этого делать – не идет. А кто не признается в своей слабости, а начинает задавать идиотские вопросы и говорить: я возьму оружие в руки, когда враг появится в моем городе... Это ерунда.
Что меня может заставить бросить войну и демобилизоваться? Пока не нашел ответ на этот вопрос. Да, нам запрещают стрелять. Да, в Киеве сидят продажные политики. Да, у нас в стране куча ублюдков, предателей. Все это так. Но врага же нужно останавливать. Да, правила игры сложные, мы ведем неравный бой. Но драться надо. Если я начну заламывать руки и жаловаться, кому от этого легче станет?
Тут, в Песках я до этой ротации не был, хотя в 2014-2015 годах рвался в аэропорт. Но нас так и не отправили. Меня здесь поражает качество построек. Люди строились так, как будто к войне готовились. Подвалы капитальные! Могли бы жить. А теперь Пески – это одни руины.
Вон возле камина лежит альбом девушки, которая жила в этом доме. Посмотри, там снимки из-за границы, с морей. А теперь солдат в грязных шлепках шарится возле ее камина, топчется по ее разваленной жизни. Судя по качеству дома и фотографиям, дом в этой семье не один, но тем не менее.
В Зайцево не раз возникал момент, который заставлял меня почувствовать приход войны непосредственно в дом незнакомых мне людей. Нам нужно было проверять пустые дома. Мы делали это с разрешения хозяев, которым звонили, либо на глазах у соседей. Вскрываешь замок, заходишь – чисто в хате. В ней никто не жил. Как люди бросили, так все и есть. Детские ходунки стоят, а ты идешь с автоматом, проверяешь, все. Идешь грязными ботинками по чьей-то жизни. И ты в этом не виноват, но легче тебе не становится. Я это чувствую хорошо.
Я еще не уверен, что я стал бойцом, потому что, считаю, мало с чем сталкивался. Я не участвовал в штурме города, не выходил из Дебальцево. Я не выпадал из жизни на месяцы и не находился в условиях постоянной войны. Вот есть Саша Чалапчий, которому ноги оторвало, а он развивает свой бизнес, другим помогает. Вот это сильные ребята.
Вот когда я дойду до конца войны, тогда и посмотрим, чего я стою. Да и то не мне судить об этом.
Организовывая жизнь взвода, старался всегда сделать так, чтобы передний край – это война, откуда люди могут выехать и отдохнуть. Чтоб спать было спокойно. Было пару раз, когда пистолет положил рядом и спал в полглаза. Но это не отдых. Так легко сойти с ума.
Бороду сбрею, когда выйдем на ротацию. Это первая моя борода. Никто теперь не говорит: «Мальчик, слышь, позови старшего». Когда мы стояли в Геническе, была ситуация. Жара, стою в шлепках. И тут ко мне подъехавший генерал обращается: «Слышь, пацанчик, позови старшего». Захожу в помещение, обуваю берцы, спускаю штаны – выхожу: «Бажаю здоров'я”. “ О, класс, – говорят. – Здорово». А теперь я с бородой не мальчик, но муж, – смеется Роман.
Зачем татуировки набиваю, знаешь? Я набил изображение койота, который стал моим позывным, на шею. Сделал надписи на руках, ворона на боку тела. Это такие особые приметы... Необычные предметы экипировки тоже позволяют распознать своего. Я начал носить хвост койота, который мне прислали со Штатов, а затем такие же появились и у бойцов моей роты. Так сразу видно – свой-чужой.
Позывной Койот мне придумал боец Француз перед нашим выходом на войну. У всех уже были позывные, а у меня нет. Сначала меня хотели назвать Волком, но мы подумали, что этот позывной будут использовать многие. Волков в зоне АТО много. Мы начали перечислять, какие есть животные из семейства собачьих. Кто-то назвал – койот. О, редкая фишка. С тех пор всем говорю, что я Койот, потому что маленький, волосатый и хитрый.
