На вопрос о спецназовце Эдуарде Шевченко волонтер Роман Синицын отвечает очень емко: «Офигезно эффективный. Он со своим отрядом творит чудеса. Эти ребята абсолютно бесстрашные».
Про «чудеса» на фронте и в тылу врага 38-летний Эдуард Шевченко сейчас говорит не особо охотно. «Закончится война – и обещаю все рассказать», – отнекивается он.
Мы встречаемся в одном из кабинетов Минобороны, куда он приехал перед отъездом на фронт. Капитану І ранга Шевченко, командиру одного из отрядов легендарных «морских котиков» (73-го морского центра спецназначения), не очень уютно в стенах Минобороны. Он еще не знает, где там входы-выходы, и даже как пользоваться карточкой пропуска.
Ему комфортней на фронте, в палатке с бойцами.
«Я живу так же, как мои бойцы, ем ту же пищу, что и они, ношу ту же форму, что и они, и вместе с ними хожу на задания. Единственное, что меня отличает от них, как и, впрочем, любого командира – уровень знаний и уровень ответственности», – просто поясняет он.
У Эдуарда Шевченко – множество наград: два ордена Богдана Хмельницкого II и ІІІ степеней, три ордена «За мужество» (І, ІІ и ІІІ степеней) – ему будет что поведать после войны. Сейчас же он часто замолкает во время разговора и говорит: «Потом скажу».
Эдуард - потомственный военный, хотя отец не хотел, чтобы сын пошел по его стопам.
«Но я его ослушался, сбежал из дома, добрался до Владивостока. Это немало, ведь я родился и вырос на Камчатке», – рассказывает он.
Потом был перевод в Украину, где он мечтал ходить на подводной лодке. Но ему сказали, что это место «очень жирное»: в моря подводники не ходят, звания получают за полтора года (обычно это занимает около двух лет), оклад тоже полуторный.
«…и там есть мальчик, у которого папа с лампасами... Ты пока подожди, пару лет послужи в мастерских, а потом мы тебя заберем». Но это же тупиковая ветвь развития, я отказался», – вспоминает Шевченко.
В своей военной карьере он прошел все ступени – от обычного солдата до командира отряда.
Каждый из этапов – это новые знания. Поэтому кадровый военный скептически относится к тем, кто этих знаний не получил. Особенно веселят его рассказы о «подвигах» всяких гиви-моторолл-козициных, рассчитанные, по-видимому, на дураков. Ведь военное дело – это не басни на камеры и не показательные расстрелы.
В зоне АТО он уже почти полтора года. Освобождал Славянск, Краматорск, бился под Дебальцево и в Углегорске, воевал за Северск и Ямполь. Это – без учета рейдов в тыл противника, о которых ходят легенды.
«Ты родину защищаешь 24 часа в сутки. Меня в училище учили, что даже когда ты дома спишь, ты всё равно служишь. Ты просто пополняешь свои силы», – повторяет Эдуард Шевченко командирским голосом.
Спецназовец очень критичен в своих оценках, по его рассказам сразу чувствуется, что у него крутой нрав. Наверное, только такой человек и мог ввести отряд в оккупированный Дзержинск, захватить горадминистрацию, почти 8 часов вести бой и выйти оттуда без потерь. Все это время ему противостояли 2 танка и БМП и более 200 террористов.
Рассказывают, что когда противник подошел вплотную, Шевченко приказал бойцам спрятаться в подвале, а сам вылез на крышу здания, чтобы вызывать огонь на себя.
Сам Эдуард об этом скромно умалчивает.
«У меня дед воевал. Когда я его спрашивал о боях, он всегда отнекивался, да и отец тоже. Если человек взрослый и самодостаточный, он не будет в глазах других выпячивать себя», – поясняет он.
Армия, а не потешные войска
После Дальнего Востока я приехал в Украину, и уже здесь дописывал свою дипломную работу. То, что я увидел за 8 месяцев, пока переводил работу на украинский язык и делал корректировки с учетом Черного моря, меня сильно озадачило. Хотя «озадачило» – это очень мягкое слово.
Это все походило даже не на потешные войска, а на какую-то игру. Раньше я не слышал фразы «мы порешаем такой-то вопрос». Нас учили иначе – «ты должен знать». Мы жили по принципу: «не можешь – научим, не хочешь – заставим, позорить отряд не дадим». А здесь было какое-то кумовство.
Мои успехи - это успехи двоих моих учителей: капитанов первого ранга Сергея Ершова и Юрия Олефиренко. Последний был на пенсии, мог никуда не идти, у него был семейный бизнес. Но он не смог, и год назад все бросил и пошел воевать. После его гибели я разговаривал с женой. Она рассказывала, что даже спрятала форму, но он ее нашел и ушел на фронт.
Когда Ершов ушел, часть начали понемножку разваливать. Опять началось кумовство, сватовство. И сейчас там много показухи. Вот почему я не хочу, чтобы меня с ними ассоциировали. Хотя я – военнослужащий ВМС.
Мы проходим все ступени в военной службе – как я могу относиться к тому, кто их не прошел, а сразу залез на какую-то жердочку? Он абсолютно не знает своей работы, но пытается что-то показать. А что он может? Унизить человека? Поставить дурную задачу?
Знаю одного такого, который не прошел ни взвода, ни роты, ни батальона, но он стал начальником штаба части. Не понятно, зачем взял людей, по своей тупости завел их в засаду и бросил.
Он убежал, водитель убежал. Когда ему говорили, что там же ребята остались, он отвечал - сами выберутся. Когда бойцы ему звонили, отвечал: «Сдавайтесь в плен, а мы потом все порешаем».
Если сравнить ту армию, которая была в прошлом году, 10 марта, когда я ушел, и сейчас – это две разные армии.
Тогда это были потешные войска – парадики, комиссии, бирочки.
Мне бросилось в глаза, когда мы еще были под Крымом: должен был приехать Турчинов – все бегают, что-что делают. А Муженко увидел всю эту суматоху и говорит: «Убрать мусор и все».
Не надо убирать белье, которое висит; пускай видят, что армия – это не парады. Армия – это то, что мы сейчас видим на Востоке. Это палатки, тяготы и лишения.
Взять хотя бы 95-ю бригаду, или 72-ю, 79-ю, которые действительно воюют. Я помню их в самом начале. За время войны 95-ка под руководством Михаила Забродского очень отличалась. Куда его только Муженко не кидал! (смеется). Забродский сделает что-то, а его уже на новое задание посылают. Потому что хорошо сделал, у него получалось. 95-ка сейчас – одна из самых боевых частей.
Сейчас произошло окончательное разделение между бойцами. Есть люди, которые воевали и воюют. А есть те, кто попал в АТО, повоевал, обгадил все и уехал. Одни сломались, а другие – состоялись. Те, которые состоялись – каждый день получают неповторимый опыт. Армия еще в процессе становления, но это уже не потешные войска.
Возвращается понимание самой сути, что такое «армейская служба». Служение, а не прислуживание, всегда было почетным делом. Ведь речь идет о защите Родины.
Вся наша группа разбита на пары: мы вдвоем едим, спим, передвигаемся, ведем наблюдение. У меня есть второй номер – Олег Киор. Когда первая группа разбивалась на двойки, он остался один. Такой скромный парень, рядовой серый боец.
Говорю: «Пойдешь со мной работать?» – «Ну, пойду».
А потом была история под Северском. Прибыли в место расположения наших войск, расслабились. Я даже снял бронежилет, с одним пистолетом пошел к ребятам пообщаться. И тут из лесочка выскакивает сепарский танк и начинает по этому месту стрелять.
Мы – врассыпную. Бежал быстро, даже не помню, как. Очнулся – передо мной БТР. Я вспоминаю, что он стоял перед стенкой. Помню, какая она: танк не пробьет. Начинает работать миномет противника.
И вот вижу – по открытому полю бежит Олег, с моим бронежилетом, каской, автоматом. Я ему кричу: «Уйди!» – а он все равно прибегает.
Я на него кричу: «Ты что, не понимаешь, что ты мог погибнуть?!»
А он в ответ бросает фразу, явно не напыщенную, от души, в такой ситуации неумно понты лимонить: «А вы без бронежилета – не могли погибнуть?»
А вот те, кто ходил и пафосно рассказывал: «Мама, я служу в спецназе!» – не всегда оказываются настоящими бойцами.
У меня один вообще отказался идти на задание. Это было еще под Славянском. Муженко поставил задачу для снайперов. Их у меня было трое, я их строю. Один из них врубает заднюю. Говорит: «Я не могу через ПСО (прибор снайперский оптический – авт.) в человека стрелять, это подло».
Это при том, что до войны ходил с распальцовкой, молодым бойцам рассказывал «да ты понимаешь, кто я такой?» Когда бойцы услышали его отказ выполнять задание, – думал, они его забьют.
О Дзержинске и 33 богатырях
Спецназ – напыщенное название. Это разведка, просто – «специальная разведка».
Мы выполняем задачи по специальности. Некоторые вещи я не могу рассказывать. Как пишут наши учебники, нельзя ни в коем случае совершать шаблонных действий. Но есть некоторые такие «сладкие» дела, которые хочется повторить.
Задачи, которые мы выполняем, не связаны с тем, чтобы «взять город». Иногда мы вытаскивали людей, как во время Иловайского котла. Некоторых военачальников доводилось оттуда выводить.
А вообще – это ведение разведки, сбор информации по противнику, и своевременное предоставление ее командованию, выполнение специфических задач, которые присущи нашим подразделениям. Рейды в тылу противника. Только где именно, я вам не скажу.
Если я сейчас начну говорить, где я был, то некоторые поймут, кто это сделал. А есть такое понятие, как месть. Вот только некоторые места, о которых можно рассказывать: Дзержинск, Северск, Енакиево, Антрацит, Фащевка, Чернухино, Славянск.
Про операцию в Дзержинске в интернете пишут, что у меня было «2 танка и 200 людей личного состава». Это все не так.
Столько техники и личного состава было против нас, с той стороны.
Это был период, когда освобождали город за городом. Мы подошли к Дзержинску. Зашли туда. Не по форме, конечно, а под видом местных жителей. Я на гражданской машине объехал его. Все осмотрел и понял, что реально можно сработать. Как определил? По количеству личного состава, возможности зайти в город не через их блокпосты.
Мы все полностью осмотрели – как зайти, как подойти. Потом вышли, я доложил своему начальнику, что в принципе готов одной группой сработать по конкретным точкам и взять горадминистрацию. Мне нужно было минут 40. Все утвердили, нам сказали «берем».
То есть, мы заходим, чистим, войска подтягиваются. Как только мы даем команду, они закрывают кольцо – и город наш.
В той операции мой личный состав все как один были бесспорными молодцами, я их так назвал – «33 богатыря».
Было одно очень прославленное подразделение, которое в мирное время не могло сложить себе цены, и оно нас очень подвело. Оно должно было находиться на одной точке и не допустить проход противника к этому городу. Но они ушли.
Те, кто обещал сделать нам круг, – стали под городом и не зашли. Мы попали в кольцо.
Прошла техника противника с Горловки, личный состав.
Мы были в здании госадминистрации. 7 часов 40 минут длился бой. У меня не было танков, только 33 пацана, все как один молодцы, никто не дрогнул.
Пока шел бой, а мы были в здании, в интернете уже гуляла информация от противника, что ими уничтожены более ста спецназовцев ВСУ, как «месть за Одессу».
Фактически я из того города вышел с тремя ранеными. Без единой потери.
Некоторые мои бойцы отказываются идти на задание, если надо будет работать с «очень прославленными в мирное время подразделениями». И дело не в стремности задачи, потому что в каждой из них можно найти выход. Просто они понимают, что люди, с которыми они идут работать, их подведут.
Бесстрашных не бывает – это или труп, или идиот. Но надо как-то со страхом уметь совладать. Мне тоже страшно. Но если я начну это показывать, и другие тоже, начнётся паника.
У меня в отряде нет демократии. Есть принцип: «Не доволен – предлагай, предлагаешь – делай, сделал – отвечай».
Поэтому если ты командир и ставишь какую-то задачу – ты готов потом за нее нести ответственность. Как у Муссолини: «Говорим «я», подразумеваем Италия». Так вот, говорим «я» – подразумеваем отряд.
Все, что я делаю, это не я сам. Это делает коллектив. И каждый в нем – часть большого механизма, в котором есть шестеренки. Если одна из шестеренок забарахлила, то и механизм барахлит. Вот и все.
Поэтому не я один постоянно работаю с новичками в отряде. Их подбирают офицеры, занимаются подготовкой, где-то и я руку прикладываю к вопросу подготовки.
То, чему нас учили раньше, очень устарело. Только принципы остались те же, что и со времен царя гороха. А вот методы и средства, пути выполнения тех или других задач – кардинально поменялись.
Моя основа, которую дали Ершов и Олиференко – это «скелет». А тот опыт, который мы получаем сейчас – это «мясо», которым обрастает скелет. Каждый день что-то новое.
Я мотивирую бойцов своим примером, это тоже очень важно. Говорю им, что это ваша родина, здесь прах ваших предков, вы тут маленькими ходили, вы в нее уйдете.
Вы обязаны за нее сражаться.
Поначалу ко мне тоже относились с опаской, ведь я родился в России. Но после одной успешной операции, второй – я уже доказал обществу, что я дал присягу и буду ее выполнять.
Для меня это не пустые слова. Хотя есть такие, для кого присяга неважна.
Приведу пример из прошлой жизни. Был у нас такой Николай Захватихата. Раньше он ходил и часто и напыщенно рассказывал о патриотизме, что он казак в каком-то поколении. Я ему говорил: «Коль, не надо так говорить. У нас в подразделении разные служат – и белорусы, и русские, и татары».
«Да мы – титульная нация!» – отвечал он. Потом перевелся в Крым, пошел на повышение. В конечном итоге привел российские войска под КПП своей части и сдал ее.
Другой пример. Был командир, который вывел корабли из Балаклавы в Одессу. Прибыл к начальнику, доложил. Его хвалили, героем называли. А он сразу – рапорт на увольнение. Говорит: «Ведь я сам оттуда, в Крыму родители, я хочу вернуться». Это – поступок.
Я с частью родственников вообще не общаюсь. Причину, думаю, не надо объяснять. С теми, с которыми общаемся, тоже пытаемся войну не обсуждать. Но они все как один сказали, что если бы я поступил как те, кто остались в Крыму, они б меня вычеркнули из своей памяти.
Потому что ты давал присягу – ты обязан. Верность сказанному слову и верность долгу – это святое.
О ПРОТИВНИКЕ
Среди воюющих можно отметить людей, которые реально воюют, и тех, кто является просто ширмой, которая удобна для того, чтобы скрыть фактическое присутствие там российских войск.
Откуда я знаю про российские войска? Мне довелось пообщаться со всеми десятью псковскими десантниками – они как раз были в том районе, который меня очень интересовал для работы.
Так вот, никто из них не сказал, что они «заблудились». Что у них собрали телефоны на границе – это да. Что командиры их бросили – да, что их эшелонами сюда завозили – это да.
Им в глаза бросились вывески с непонятными палочками или палочками, над которыми две точечки, которых нет в русском языке – і, ї. Десантники рассказывали, что в тот момент поняли, что они не на территории РФ. Разгружали они технику уже здесь.
Когда мы идем в рейды в тыл, наблюдаем скопление техники. Мы не раз выдели, как там работают танковые экипажи. Ну не сепаратисты это. Насколько слажено, четко он работает, что обозначить его случайным персонажем, который «случайно захватил брошенную укропами» технику – это глупости и неправда.
Смотрите, офицер-артиллерист учится у нас 5 лет. Судя по той плотности огня, которая была на момент операции в Дебальцево, сказать, что это случайные отставники – нельзя. Кроме того, не может быть у них столько техники. Ну, и опять же, откуда боеприпасы на нее берете?
В некоторых населенных пунктах (ну буду указывать здесь, каких именно), мы замечаем российских военных. В некоторых случаях они этого даже не скрывают.
В военном искусстве есть такие понятия как передний край, вторая линия и так далее. Так вот, чтобы не было повторений с «заблудившимися десантниками», впереди идут ДНРовцы, а россияне идут во второй линии. Артиллерия вообще бьет издалека, она вообще не появляется в зоне видимости.
И поэтому кажется, что воюет ДНР. Знаете, сколько их погибло? Неимоверное количество. В одном населенном пункте я наблюдал картину, как грузили останки бойцов в огромном количестве.
Вот Гиви и Моторолла – это две ширмы. Они даже не могут нормально выразить свою точку зрения. Как вчерашний мойщик машин может сегодня проводить спецоперации? Да, показательно расстреливать – это пафос. Это другое дело.
Или же Козицын. Он журналистам рассказывал, как его казачки брали Дебальцево.
Я в Дебальцево работал по этому району везде, знаю этот участок, как свои пять пальцев.
И вот там был убитый в немецкой форме. У нас много кто носит бундесовскую форму. Камера показывает его под таким углом, тут – под другим. Я вижу, что это все вдоль одного забора и вдоль одного парапета. И Козицын говорит: «Вот немецкий наемник, который погиб». Его спрашивают: «А откуда вы знаете, что он немецкий наемник?» – «А он в немецкой форме. Вот когда он еще не совсем погиб, он что-то по-немецки кричал».
Потом показывают палатку, которую я знаю, – она продуктовая, я туда заходил. Там не было никогда людей. А он говорит: «Вот в этой палатке было 60 погибших укропов». Журналист – «Давайте зайдем, снимем?» А он: «Нет-нет, туда не надо заходить».
А потом показывают кучу. Вот, как бывает – войска встали, экскаватором вырывают яму, и туда сбрасывают весь мусор. Потом ее лопатами загребают. Показывают кучу, в которую мы все сбрасывали мусор и буквально за несколько дней до Дебальцевской операции ее засыпали. Козицын: «Вот, тут мы похоронили за сотню ихних наемников…»
Фактически никто не говорит, что на дебальцевский ЖД-вокзал заходил российский спецназ.
То, что подразделения специальной разведки России работают – это 100%. Не буду говорить, в каких населенных пунктах, дабы не радовать противника, что я там был. Но доводилось их видеть.
Как я их узнаю, если они не в форме? – По почерку работы и манере. Рыбак рыбака сразу видит.
Россияне были на Донбассе давно, но не в таком количестве, как под день Независимости-2014 – тогда уже было массовое вторжение с техникой и опознавательными знаками.
А подразделения спецразведки там уже давно находятся. И говор их мне отчетливо слышен. Командир группы – не мальчишка, все это отрабатывалось неоднократно. У нас произошло с ними столкновение. Эти товарищи уже давно там...
Я видел, как над Углегорском заходил самолет. Для разведки – он низковато заходил, а вот с целью психологического давления – да. А у нас ДНР уже самолеты делает?.. Лично я наблюдал один.
О Семенченко
У меня в отряде 10 ребят, которые служили с Семенченко. Я не слышал ни от одного из них что-либо хорошее о нем.
К Семенченко у меня много вопросов. Каждый командир должен находиться на своем месте. Вот когда образовался Иловайский котел, его батальон находился там – а он был в Киеве.
Почему ты, командир подразделения, находишься в Киеве и пикетируешь МО и Генштаб? Я что-то не понимаю. То есть, ты – предатель и бросил свое подразделение?
А он вообще имеет какое-то военное образование? Вооот.
Когда вытягивали «Свитязь» из Углегорска, я лично наблюдал этого персонажа ровно в 5 км от Углегорска на железнодорожном переезде. Не ходил он в Углегорск. Мы оттуда вытягивали его раненых ребят, ведь он тупо, бездарно отправил людей по дороге в город заходить.
Даже если бы не было никаких разведданных, ну кто так делает? Неужели ты не понимаешь, что на дороге тебя будут ждать? Кроме того, разведка доложила, что там находится противник. Но, невзирая ни на что, он посылает людей.
Мои «глаза» (разведчики) докладывают. «Семенченко (использует другое слово) сел в машину и уехал в сторону Дебальцево». Тут же в интернете появляется информация о том, как он был контужен под Углегорском. Как?! Если он туда даже не ехал!
Потом он едет в Чернухино. Рассказывает, что там много русских танков. Мне докладывают: «Командир, противника, о котором Семенченко говорит, нет».
Невзирая на это, мои ребята на Чернухино пошли. Не нашли там российских танков, о которых рассказывал Семенченко. Говорят: «По месту, где мы сейчас стоим, бьют «Грады», перемещаемся на точку сьемки».
Хорошо. Посылаю за ними машину и БТР. Первой идет машина, сзади – БТР, еще идет техника.
Все прижимаются справа, фары не включают. Тут, откуда не возьмись, из-за техники резко выруливает уазик-«таблетка» – и начинает ехать.
Водитель «Урала» увидел его, резко ушел вправо, а водитель БТР не заметил. Более того, водитель таблетки включил фары, слепил водителя БТР-а. Хорошо, что БТР шел со скоростью 30 км/час. «Таблетка» налетает на наш БТР, который шел у меня группу снимать.
Водитель, понятное дело, двухсотый. У них в машине Семенченко, у всех истерика. После всего произошедшего, люди Семенченко его бросили. Мои ребята его вытянули.
А он после всего этого подает прошение возбудить уголовное дело по факту организации, подготовки и проведения покушения на него как народного депутата.
Если бы ребята, которые воюют, захотели его убрать – не думаю, что ему удалось бы уйти. Кроме того, если бы они готовили покушение, наверняка они бы не вытягивали его из машины.
В конце концов, как они могли знать, кто в ней едет?..
Что дает уверенность в том, что мы победим?
Нам очень много помогали волонтеры. Паша Кащук – снайперскими винтовками, он и снайперов готовил. Рома Синицын очень сильно помогает по технике, «Медицина народного тыла» - Юлия Гончарова, Светлана Бахвалова, Ирина Гук оказали нам неоценимую помощь.
Если бы не «Народный тыл», мне было бы очень и очень тоскливо.
Когда ребята первый раз приехали и нашли нас, они не могли поверить собственным глазам – одеты, во что придется. Рома долго стоял и повторял: «Обалдеть…»
Сейчас благодаря им все есть – хорошая оптика, хорошее оружие, тепловизоры, ночники, есть своя «авиация» – беспилотники, медицина.
Шикарнейшее подспорье – планшеты Армии SОS.
На днях я был у одного парня на позиции. Он очень жизнерадостный и хороший командир, заслуживает доверия. Я приезжаю, а он сидит, плачет. Я к нему: «Рома, ты чего?»
Ему тяжело сказать. Потом отвечает: «Жена бросила, ушла с двумя детьми». Я вообще этот поступок не могу расценить иначе как предательство. Да, ты не видишь своего Ромы полтора года – но благодаря ему ты и твои дети можете спать спокойно, сесть спокойно покушать, а не живешь так, как люди на Донбассе на линии соприкосновения.
Я представляю, какая пустота у него внутри... Ведь он жил тем, что его ждут. Говорю Роме: «Ты, наверное, сейчас временно уедешь заниматься своими делами?»
Он отвечает: «Да я только вещи заберу, и вернусь. Как иначе – здесь же ребята».
Ребята, которые с ним воюют, будут стоять до конца, потому что командир их не бросил.
И таких ребят хватает.
